Прикольные про коноплю

Что тут в америке можно курить марихуану это всегда

Мужик, доставая удостоверение, говорит старичку: — Здравствуйте! Это сельскохозяйственная перепись! У вас живность есть? А как ей не быдь—то Записувай: где—тось с 3 10-ка крыс, сотку мышей, клопов не считал, а тараканов тысячи 2 наберется Я не про это спрашиваю. У вас скотина где? Так бы сходу казал. Та вон глянь—ка в окошко — в огороде часом была. Ось там где конопля растет. Переписчик глядит в окошко и говорит: — Да не вижу я никакой скотины.

Тогда дедок вскакивает с лавки, покряхкивая, сам подступает к окну, отворяет его. В огороде лицезреет бабку, окучивающую мотыгой коноплю, и орет ей! К для тебя тута снова за косяком очередной укуренный пришел! По пустой улице идёт юный человек в капюшоне, громко говорит и смеётся. Одно из двух: либо конопля, либо блютуз. Урок биологии: — Малыши, что растет на огороде?

Мак — это пять! Конопля — это пять! Капуста — это два! Два, Косяков! Но в особенно мощные морозы данной для нас зимы картошка в ямах сверху померзла. По весне — погнила. Это и у нас в деревне, и сколько я поездил позже шофером по всей Рф — спрашивал другой раз — везде так. Эту гнилостную картошку терли в крахмал и пекли лепешки. Банды дезертиров Новостей мы практически не знали — радио нет, газеты не доходят.

Но в м году люд как-то вдохновился. Но здесь возникли дезертиры, стали безобразничать. Воровали у фермеров овец. И вот через три дома от нас жил один дедушка — у него было ружьё. И с ним его взрослый отпрыск — он на фронте не был, а был, видимо, в милиции. Помню, мы раз с мальчишками пришли к ним.

А этот отпрыск — Николай Иванович — посиживал за столом, патрончики на столе стояли, баночка — с маслом, наверняка. И он вот так крутил барабан нагана — мне запомнилось. И позже в один прекрасный момент дезертиры на их может даже специально отправь. Началась стрельба.

Дезертиры снаружи, - эти из избы отстреливались. Отбились они. Председателем сельсовета был пришедший с войны раненный офицер — Миша Михайлович Абрамов. Дезертиры зажгли его двор. И в огонь заложили видимо, маленькие снаряды либо минометные мины. Начало взрываться. Люд сбежался тушить — он разгонял, чтоб не побило осколками. Двор сгорел на сто процентов. Приехал начальник милиции. Двоих арестовал — видно знал, кого, и где находятся. Привел в сельсовет.

А до района ехать км на лошадки, дело к вечеру. Он их связал, посадил в угол. Он посиживал за столом, на столе лампа керосиновая засвечена… А друзья тех дезертиров через окно его застрелили. Опосля этого пришла группа к нам в деревню — два милиционера, и еще несколько парней. И мой дядя к ним присоединился — он только-только пришел с фронта демобилизованный, был ранен в локоть, рука не разгибалась.

Ручной пулемет у их был. Подошли к одному дому. Кто-то им произнес, что дезертиры там. Вызвали из дома даму, что там жила, и её стариков. Они произнесли, что дома больше никого нет. Прошили из пулемета соломенную крышу. Там вправду никого не оказалось.

Но опосля этого о дезертирах у нас ничего не было слышно, и всё баловство прекратилось. Новенькая скотина В 42 году вышла увлекательная вещь. Коровы-то у нас не было, как в весеннюю пору го продали. И пришел к нам Василий Ильич — чрезвычайно неплохой старичок. Он нам много помогал. Лапти нам, да и всей деревне плел. Вся деревня в лаптях прогуливалась. Мне двое лаптей сплел. Как пахать начали — кое-где на месяц пары лаптей хватало.

На пахоте — в лаптях лучше, чем в сапогах. Земля на каблуки не набивается. И вот он пришел к нашей мамы, говорит: «У тебя овцы есть? Давай 3-х ягнят — обменяем в примыкающей деревне на телочку. Через два года — с коровой будете! Ушел с ягнятами, возвратился с телочкой малеханькой. Тарёнка её звали. Как мы на неё радовались! Он для нас была — как светлое будущее. А растили её — бегали к ней, со собственного стола корочки и всякие чистки таскали.

Любовались ею, холили, гладили — она, как кошка к нам ластилась. В м огулялась, в м отелилась, и мы — с молоком. Мы чуть-чуть выросли — стали мамы помогать. Выросли — это мне восемь, младшим — 6 и четыре. Много работы было на личном огороде. Мы там сеяли рожь, просо, коноплю, сажали картошку, пололи огород, все делали.

Еще в 43 году мы узрели «студебеккеры». Две машинки в наш колхоз прислали на уборочную — картошку возить. Учеба и игры У нас был сарай для хранения зерна. Всю войну он был пустой, и мы там с ребятней собирались — человек И эвакуированные тоже. Игрались там, озоровали.

На данный момент малыши в хоккей играют, а мы луночку выкопаем, и какую-нибудь банку консервную палками в эту лунку загоняем. В школу пошел — дали один карандаш. Ни бумаги, ни тетради, ни книги. 10 палочек для счета сам порезал. Томная учеба была. Мама раз кое-где бумаги достала, помню. А так — на газетах писали. Торф сырой, топится плохо, - в варежках писали.

Позже, когда стали чернилами писать — чернила замерзали в чернильнице. Непроливайки у нас были. Берёшь её в руку, зажмешь в кулаке, чтоб не промерзла, и пишешь. Чрезвычайно обожал читать. К шестому классу прочитал все книги в школьной библиотеке, и во всей деревне — у кого были в доме книжки, все прочел.

Военнопленные и й год В м году мимо Хуторовки газопровод копали «Саратов-Москва». Он до сих пор работает. Трубы клали либо мм. Работали там пленные прибалтийцы. Уже взрослым я ездил-путешествовал, и побывал с экскурсиями в бывших концлагерях… В Кременчуге мы получали машинки — КРАЗы. И там был мемориал - концлагерь, в котором погибли 100 тыщ. Немцы не кормили.

Не наименее ужасный - Саласпилс. Малыши там погублены, взрослые… Двое воскресенских через него прошли — Тимофей Васильевич Кочуров — я с ним позже работал. И, молвят, что там же был Лев Аронович Дондыш. Они возвратились живыми. Но я лицезрел стволы деревьев в Саласпилсе, снизу на уровне людского роста тоньше, чем вверху. Люди от голода грызли стволы деревьев. А у нас неподалеку от Хуторовки в м году сделали лагерь военнопленных для строительства газопровода.

Пригнали в него прибалтийцев. Они начали рыть траншеи, варить и укладывать трубы… Но их пускали гулять. Они приходили в деревню — меняли селедку из собственных пайков на картошку и остальные продукты. Просто просили покушать. 1-го, помню, мать угостила пшенкой с тыквой. Он ещё спрашивал — с чем эта каша. Мать ему разъясняла, что вот таковая тыква у нас растет. Но дядя мой, и остальные, кто возвратился с войны, ругали нас, что мы их кормим.

Считали, что они не заслуживают жалости. Уже начал снопы возить. Поднять-то сноп я еще не могу. Мы запрягали лошадок, подъезжали к копне. Дамы нам снопы покладут — полторы копны, вроде бы, нам клали. Подвозим к скирду, тут снова дамы вилами перекидывают на скирд. А еще навоз вывозили с конного двора. Запрягаешь пару лошадок в огромную тачку. На ней закреплен ящик-короб на оси.

Ось — ниже центра тяжести. Дамы накладывают навоз — вывозим в поле. Там качнул короб, освободил путы фиксирующие. Короб поворачивается — навоз вывалился. Короб и пустой тяжкий — одному мальчику не поднять.

А то и вдвоем не поднимали. Возвращаемся — он по земле скребет. Таковая работа была у мальчиков лет. Табак Табаку чрезвычайно много тогда сажали — табак нужен был. Отливали его, когда всходил — бочками возили воду. Лишь посадят — два раза в день нужно поливать.

Вырастет — собирали позже, сушили под потолком… Мама листву обирала, позже коренюшки резала, в ступе толкла. Через решето высевала пыль, перемешивала с мятой листвой, и мешка два-три данной махорки сдавала государству. И на станцию прогуливалась — продавала стаканами.

Махорку носила туда и семена. А на Куйбышев санитарные поезда шли. Поезд останавливается, выходит медсестра, спрашивает: «Сколько в мешочке? Берет мешочек, уносит в вагон, там высыпает и возвращает мешочек и средства — рублей. 40 5-ый и остальные годы 45,46,47 годы — голод ужасный. Картошка не уродилась. Хлеба тоже не достаточно. Картошки нет — мама лебеду в хлеб подмешивала.

Я раз наелся данной лебеды. Меня рвало данной нам зеленью… А отцу… мама снимала с потолка старенькые овечьи шкуры, опаливала их, резала мелко, как лапшу — там на коже ещё какие-то жирочки остаются — варила долго-долго в российской печке ему суп. И нам это не давала — лишь ему, поэтому что ему далековато ходить на работу.

Но картошки все-же мало было. И она нас выручала. В мундирчиках мама сварит — это 2-ое. А воду, в которой эта картошка сварена — не выливает. Пару картофелин разомнет в ней, сметанки добавит — это супчик… Я до сих пор это люблю и время от времени для себя делаю. Про одежду Всю войну и опосля войны мы прогуливались в домотканой одежде.

Растили коноплю, косили, трепали, сучили из неё нитки. Заносили в дом станок особый, устанавливали на всю комнату. И ткали холстину - таковая полоса ткани см 60 шириной. Из этого холста шили одежду. В ней и прогуливались. Приобрести готовую одежду было негде и не на что. В осеннюю пору го, помню, мама с папой съездили в Моршанск, привезли мне обнову — резиновые сапоги.

Взяли последнюю пару — оба на правую ногу. Такие, почему-либо, остались в магазине, остальных не оказалось. Носил и радовался. Без нытья и роптания! И непременно скажу — на протяжении всей войны, невзирая на голод, тяжкий труд, неописуемо тяжелую жизнь, роптания у населения не было.