Текст песни про марихуану

Ещё один принципиальный атрибут творчества Кизару — песни про травку. Фактически в каждом втором треке рэпер хвастает о том, как любит курить косяки. Непосредственно с такой песни Олег и стал известным широкой публике. В году Кизару выпустил клип на трек "Никто не нужен". В песне он признается в своей любви к марихуане. Он ведёт со слушателем диалог, заставляя его сделать выбор: индика или сатива. Также Кизару обращается ко своим хейтерам. Он поддает критике их рэп, заявляя, что "рвет их музло на куски".

В ролике на "Не нужен никто" Олег читает на фоне моря. В руке он держит косяк, периодически покуривая его. На протяжении клипа Кизару постает перед нами в разных локациях. Видеоэффекты вместе с приятным битом делают трек поистине атмосферным. При разработке подборки песен про марихуану мы не обошли стороной творчество такового рэп-исполнителя как OG Buda.

Само название рэпера говорит о том, что он - любитель покурить травку. В пластинку вошло 23 трека, среди которых можно встретить песню про марихуану "Выше облаков". В её записи приняли роль Федук, Платина и Obladaet. Каждый из рэперов представил для песни свой фирменный куплет. Позже рэпер признается, что "курит Нидерланды". Другие участники непревзойденно дополняют атмосферу в песне. В целом "Выше облаков" вышел неплохим чиловым треком, который непревзойденно подойдёт для курения травки!

Василий Вакуленко за свою продолжительную карьеру часто упоминал в собственных песнях марихуану. При этом строки о курении травки можно было услышать как в треках Ноггано, так и Басты. В конце года вышел 3-ий альбом его сайд-проекта от лица хулигана "Лакшери".

В его треклист вошла одинаковая песня "Не кури марихуану". Уже поначалу песни мы понимаем, что она будет интересной: "никогда не кури её! Трек можно охарактеризовать как "остроумный привет антинаркотическим инстанциям". В нем Василий ведает интереснейшую историю. В первом куплете основной герой песни встречается со своими друзьями, которые курят травку. Он поддает собственных коллег критике, заявляя, что лучше пить спиртное. Основной герой случаем "попадает под парик", после что же ему становится плохо.

Во втором куплете Ноггано высмеивает компанию, которая выступает против курения марихуаны. Он примеряет на для себя роль её "активиста", готового приехать на хоть какой вызов о выращивании травы. Двадцатидвухлетний рэпер Моргенштерн за последний год обрёл гигантскую популярность.

Он стал кумиром для поколения Z благодаря обыденным песням, в которых тяжело найти некоторый грозный посыл. В одном из недавних интервью Моргенштерн заявил: "я избрал свой путь. Я деградант". Непосредственно из данной для нас серии у блоггера, который читает рэп, вышла песня "Я курю траву".

Трек обладает очень обыденным текстом. Любовь - марихуана, грешный запах. Догорела в папиросах, никто не виноват. Не кури ты эту марихуану. Она загубит, погубит тебя. Но нет пути назад. Ты мой личный шорт, ты это ты. И идеальные пропорции и дикий? И мне необходимо, твои объятия, как сеть. Только ты одна, не необходимо никакой кандидатуры. Ты - это слово в песне выделенное курсивом.

Ты это островок нетронутого позитива. Я признаюсь для тебя в любви этим речитативом. Ты наполняешь шлюпки и вьёшься по воздуху. Через атмосферу, как можно дальше до космоса. Ты даришь чувство невесомости и внутренний удобство. Знаешь, милая, я тебя курю. Курьерская доставка продуктов из косметику конкретно заказе, конкретно из этих день с, чтоб уточнить.

Магазины проф претензий к школах Make-Up момент приема продукта, Клиент подтверждает собственной. Она докладывает, сколько жителей в ее родном Гаврилов-Яме, как зовут ее соседей и почему отсюда никто не хочет уходить: «Тут никто не пробует нас поменять. Принимают со всеми нашими капризами».

Ночью или в полдень слышно, как они из-за стены жужжат. А в зимнюю пору выйдешь на улицу — снегири садятся прямо на плечи. Я говорю: «Ты что сел, для тебя лететь надо», а он чирикает. Вот такое необыкновенное место тут. Прощаясь, говорит: «Мы как призраки замка Моррисвиль. Жизнь прошла, мне уже А здесь время течет медлительно. Кажется, что ты еще молодой и жить бы да жить». Мужская палата на первом этаже.

Напротив входной двери на стене висит большая картина с обнаженной дамой — она кидается в глаза слету, как входишь. Три кровати с пациентами, стол, инвалидная коляска. Дмитрий здесь живет три месяца. Родом из Ростова, в городской администрации «20 лет программистом отпахал». Думал, встану. Повсевременно же домой хочется. К ребенку. А позднее ужаснее стало — снова сюда. Дочке 10 лет, она боится больниц. Но меня на новый год домой возили — у их тут паллиативная служба есть, они к людям на своей машине ездят.

Я только лежать могу — ни сидеть, ни вставать. Нежели бы сюда не попал, не знаю, как жил бы. Тут и обезболивают, и коллектив толерантный, никогда не ругаются. Нежели покурить желаю — скажу, вынесут во двор. Без всяких слов. Сосед Дмитрия не говорит — укрыт одеялом по шею, очень худой, большие глаза внимательно глядят в потолок. У него рак легкого в последней стадии, боли, метастазы. Ведает, что хочет съездить домой — погостить. Альбина из женской палаты не так издавна встала на ноги — больное сердце, привезли ее сюда неподвижной, с большими отекшими ногами.

Позднее Васиков произнесет, что Альбина могла бы жить дома под патронажем хосписа, но там ухода за ней не будет: «Сын устраивает свою жизнь», а у нее в хоть какой момент может упасть кислород. Фактически у всех жителей дома милосердия функциональные кровати, меняющие градус наклона, с противопролежневыми матрасами. Докторы молвят, что это принципиально для лежачих больных. В каждой палате стоит рециркулятор, обеззараживающий воздух, и кислородный концентратор — для тех, кому, как Альбине, время от времени тяжело дышать.

У всех пациентов — разноцветное постельное белье, как как как будто привезенное из дома. В доме милосердия нет ничего похожего, не считая медтехники: и шторы на окнах в палатах, и постельное белье, и тумбочки, и одежда больных кажутся личными вещами, хотя все это выдается здесь. Нина Михайловна все понимает, просто говорить не может.

Поливают, ухаживают за ней. Хороший цветок. Зацветет когда-нибудь. Может, в весеннюю пору и зацветет. Может, доживу. Куда деваться? Дочери своим хозяйством заняты. Да тоже не больно здоровы. Вот посоветовали мне сюда. Я не отказалась. Вроде непревзойденно тут. Она замолкает, глядит куда-то через меня. И вдруг другим голосом, узеньким, с подступающими слезами, быстро рассказывает:. Остались мы трое у мамочки. Она нас растила троих.

Два брата ушли в армию, а мы с ней двое и скотину, корову держали. Тяжелое детство-то было, как раз война-то была. Отец ушел и не возвратился. Куда деваться. Детям обузой не желаю быть. Куда меня им поднимать. Ребятишки-то их еще не пристроены. В летнюю пору прошедшего года в доме милосердия открылась собственная патронажная служба — и Нину Александровну отвезли домой. Но через неделю у нее стали появляться пролежни — вернули обратно. Без многофункциональной кровати реальный уход дома за такими пациентами практически неосуществим, объясняет Алексей Васиков: «Ее необходимо крутить, мыть, поменять угол наклона.

Нежели дома все работают, то она весь день будет лежать в одном положении. И поэтому мы решили, что Нина Александровна тут уже будет, с нами». Я бы спорил. Вся молодость прошла в работе, в заботе. У меня супруг был передовик сельского хозяйства, у меня тоже награды есть. В совхозе мы жили. А на данный момент спим день и ночь, как лентяйки. Чем не жизнь-то?

Дом милосердия кузнеца Лобова в Поречье — это соц стационар на 20 мест, принимающий пациентов из всех точек Ярославской области, и патронажная служба, которая безвозмездно помогает больным и нуждающимся в уходе на дому в 3-х районах: Ростовском, Гаврилоямском и Борисоглебском. Стационар финансируется благотворительным фондом «Вера». Патронажная служба — фондом президентских грантов и фондом «Вера». Это и мед бригада, в которой работают доктор и медсестра, и две социальные. К вечеру у нас возникает возможность посмотреть, как работает мед бригада.

Доктор патронажной службы дома милосердия Анастасия Иванова вместе с медсестрой Натальей Бойцовой отправляются к клиентам на дом. Обе — совсем молодые дамы. В красных пуховиках, на лицах — мед маски, в руках — чемоданчики. Иванова, беременная третьим ребенком, работает в пандемию фактически без выходных. Не считая работы в патронажной службе она ведет терапевтический прием в амбулатории в Поречье, поэтому знает всех местных жителей в лицо.

Накануне у нее был прием: за день приняла более 40 человек. Подходим к небольшому дому бледно-зеленого цвета. Его хозяйка болеет уже год. У Лидии Сороченковой рак прямой кишки в четвертой стадии, в мае прошедшего года ей в больнице поставили колостому, а опухоль удалять не стали: побоялись, что пациентка не переживет операцию. Присвоили паллиативный статус и отправили домой. Я позвонила Алексею Александровичу Васикову.

В тот же день приехала бригада из хосписа, доктор Анастасия Юрьевна все объяснила, показала. С тех пор приезжают два раза в неделю: и давление померяют, и сахар, и таблетки назначат, вот не так издавна схему обезболивания поменяли. С ними не страшно». Лидия не любит жаловаться и предпочитает, как практически все пожилые люди, терпеть боль, говорит Анастасия Иванова: «У нее в осеннюю пору начались боли, она терпела, молчала. Непревзойденно, что родственники у нее внимательные — сообразили, что болит.

Мы подобрали таблетки, трамадол, выдаем ей на месяц вперед. И другие препараты тоже: у нее высокий риск кровотечения, больное сердце». По закону терапевт может выписывать рецепты обезболивающих препаратов для пациентов с болевым синдромом. Нежели бы Иванова уехала в Ярославль, куда несколько лет назад ее звал муж-бизнесмен, жителям Поречья пришлось бы ездить за обезболиванием туда.

С кадрами в регионе большие задачки. На место Ивановой, которая скоро уйдет в декрет, найти доктора пока не смогли. Она даже не отгуляла отпуск за прошедший год — некем заменить. Коротко стриженная, худенькая Лидия Николаевна сидит на кровати, свесив ноги в вязаных носках. На ней теплая кофта и спортивные брюки. Она читает нам стихи о здоровом виде жизни из газеты, которую выписывают ей дети. Татьяна говорит, что свекровь много читает и тренирует память, потому что это наращивает качество жизни: «Ей очень нравится жить».

Другая пациентка патронажной службы, Раиса Шапугина, живет неподалеку — старинное здание, в котором ранее находилась поселковая администрация, высокая древесная лестница на 2-ой этаж, крутые ступени. В подъезде, напоминающем коридор в коммуналке, сохнет выстиранное белье. В квартире, где живет Раиса, жарко и накурено.

Мы проходим через гостиную, застеленную коврами, в маленькую комнату, в которой поместились кровать, стол и телек. Раиса — крупная дама с седой головой — лежит головой к двери и видит только доктора и медсестру, которые подходят к ней вплотную. На картине, висящей над кроватью, изображены стога сена. К кровати прикручен бортик — благодаря этому приспособлению Раиса не упадет с кровати, но оно же мешает родным крутить ее и сажать.

Она работает медсестрой и только что возвратилась с ночной смены. Многофункциональную кровать, подходящую Раисе, приобрести тяжело — финансово накладная. Получить ее от страны как техническое средство реабилитации нельзя, потому что у Раисы нет инвалидности, нет паллиативного статуса. Для страны она не больна. Вывезти ее в Ярославль на докторскую комиссию невозможно: для большой лежачей дамы в этом доме чрезвычайно много барьеров. К тому же попасть на докторскую комиссию можно только после осмотра невролога, а вызвать его на дом, по словам Марины, на данный момент нельзя: докторы перегружены.

Позднее она осматривает пациентку, обрабатывает покраснения на коже. У неподвижных пациентов часто возникают пролежни. Медсестра Наталья Бойцова приходит к Раисе фактически каждый день — только так, по ее словам, можно узреть «пролежневую динамику». Время от времени соц бригада патронажной службы приезжает к Раисе с надувной ванной и купает ее прямо в кровати.

Раисе 76 лет. Всю жизнь она проработала на местном заводе в жестяно-баночном цехе. До прошедшего августа ходила, работала в огороде. Оттуда ее и увезла скорая с высоким давлением в центр сердечно-сосудистой хирургии в Ярославле. После инфаркта она не стала ходить, сидеть, говорить. Из больницы ее привезли в дом милосердия в Поречье, а позднее дочь забрала ее к для себя. Не так издавна к Раисе стала возвращаться речь: она произносит пока еще малопонятные слова, понимает шутки, смеется.

Но из-за отсутствия истинной реабилитации практически все возможности, скорее всего, не вернутся — не считая специальной кровати Раисе нужен массаж, занятия с физиотерапевтом, а таких бесплатных надомных услуг в стране нет. Доктор Иванова ведает, что в доме милосердия хотят приобрести несколько многофункциональных кроватей и выдавать их безвозмездно во временное внедрение таким клиентам, как Раиса.

А еще — обучать родственников базовому уходу за больными. Когда мы спускаемся на улицу, Анастасии звонит директор дома милосердия и просит поехать с ним Ростовскую больницу — там лежит пациентка, которую родственники требуют забрать в дом милосердия. До Ростова 20 минут на машине. За это время я узнаю, что Алексей и Анастасия — супруги, родились в Поречье, но позднее уехали, жили в Петровске, он занимался делом, она работала медиком в доме сестринского ухода, планировали переезжать в Ярославль и еще 5 лет назад даже не предполагали, что вернутся в Поречье.

С кадрами плохо. Молодежь уезжает в столицы, условия работы в здравоохранении тяжелые. Настя работала в стационаре в Петровске: с потолка течет, лампочка не работает, интернет не могут починить, доступа к историям заболевания людей нет, она должна была возвратиться к написанию карточек вручную. ЦРБ может выделить машинку только для поездки в отдаленные деревни и по предварительной заявке, по Поречью и ближним селам медику приходится добираться к больным на чем придется.

Я-то в Ярославле жил, Настя меня вернула назад. Алексей делом занимался в Ярославле. Поречье было заброшенным поселком, люди ездили к медикам в Ростов на дону на дону. А позднее мой папа заболел онкологией. Нас 5 дочек у него, я самая младшая. Решили мы с мужем возвратиться в Поречье. Отец сгорел за четыре месяца, необходимо было маму поддерживать. Мне предложили работу — и в дом сестринского ухода, и медиком общей практики в амбулаторию. Я сначала отказалась — двое детей, а тут все запущено, как мне это поднимать?

В январе года она согласилась на обе работы. А в весеннюю пору соц стационар в Поречье попробовали закрыть, в поселок приехала Нюта Федермессер, и фонд «Вера» взял стационар под свою опеку. В июле открылся дом милосердия, а супруг доктора Ивановой Алексей Васиков стал его директором. У нас на данный момент в доме милосердия есть даже то, что нет в Ростовской ЦРБ, к примеру тропаниновые тесты, с помощью которых можно инфаркт распознать. Ранее пациентов приходилось в Ярославль возить, потому что только там были такие тесты.

Мы заполучили аппарат ЭКГ. У нас есть самые современные средства по исцелению пролежней. Из Ростова привозят к нам пациентов с пролежнями — там не могут вылечить, мы вылечиваем. Нежели бы не поддержка, не справились бы. А она у нас тут есть. В доме милосердия старшая медсестра Валентина Леонидовна очень нас поддерживает, ей 66 лет, опыт работы колоссальный. За счет этих людей и держимся. Вот нежели бы ее не было, мы бы не справились. Вот из таких мелочей все складывается.

Каждый старается идти навстречу. А вообще то, что предки рядом,— это счастье. На данный момент понимаю, как непревзойденно, что мы рядом и в случае что поможем. У Насти мама уже древняя, у меня родителям тоже по Я посмотрел, как люди погибают от пролежней — в одиночестве, голоде, грязи… А у их дети есть, живут в большущих городах.

У меня после этого сильно взгляды поменялись. Жить необходимо там, где ты нужен. Мы тут на своем месте. Он ведает про пожилую супружескую пару, которая жила на Севере, а на пенсии переехала в Ростовский район, купила землю и стала строить тут дом:. Взяли кредиты, начали стройку. А позднее она сломала шейку ноги, слегла, супруг растерялся и запил. И она выкарабкаться уже не смогла. У жена, видимо, деменция началась, он никому не произнес, помощь не вызывал, ухода за ней не было.

Она стала ходить под себя, лежала так несколько месяцев. Нам соседи произнесли. Наш соц патронаж выехал туда. Жили эти старики прямо в недостроенном доме в маленькой комнатке, где планировалась ванная и туалет. Дама лежала в экскрементах, никто за ней не ухаживал, не мыл ее, запах там стоял кошмарный. Супруг прямо там же ел «Ролтон» и смотрел кино в компютере.

Он еще не желал отдавать супругу в стационар. Мы ему говорим: «Пенсию ее мы не трогаем, вы как получали ее, так и будете получать». Тогда разрешил. Мы эту бедную Людмилу обезболили, забрали в дом милосердия, помыли, одели в незапятнанное, начали лечить пролежни, но она уже была в тяжелом состоянии.

Через три недели погибла. Понимаете, у их двое отпрыской на Севере остались — скорее всего, просто не знали, как жили предки, а те помощи не попросили. Когда живешь далеко от родителей, повсевременно есть риск что-то упустить. Часть Ростовской больницы оборудована под исцеление больных COVID, поэтому в «чистом» терапевтическом отделении лежат самые разные пациенты, в том числе неврологические. Мы надеваем СИЗ. Галина лежит в дальнем углу у окна.

Лицо ее приподнято, глаза глядят куда-то в потолок, правая рука обмотана полотенцем. Из-под одеяла вниз, в судно, тянется узенькая прозрачная трубка. Анастасия зовет ее по имени, Галина не реагирует, только рука, обмотанная полотенцем, начинает стучать по лицу. Ей всего 54 года. Еще четыре месяца назад она работала главным бухгалтером в техникуме. Из ярославского сердечно-сосудистого центра ее перевели в Ростовскую больницу на долечивание. Но исцеление при инсульте зависит от характеристики ухода, а в мед стационарах по всей стране ухода за такими больными нет.

Родственники боятся забирать ее домой, у их нет опыта в уходе. В палате четыре кровати. Дама на кровати справа ведает, что к Галине приходят сестра и коллеги, но она никого не узнает. Она уже две недели тут. Ей больничный еще не закрыли. А на работу она уже не выйдет. Я стою далеко и не вижу то, что видит доктор, а она качает головой: «На крестце очень большой пролежень, прямо до кости».

Бог говорит: у меня собственных много, у черта собственных много, некуда тебя брать пока, сиди, жди. Уход мы обеспечим, но реабилитолога у нас нет. Все-таки у нас основной упор делается на паллиативных пациентов. А какой потенциал у Галины, я не знаю.

У нас в регионе ее нет. На паллиативный уход родственники не согласились. Решили отыскивать для Галины реабилитационную клинику. На следующий день мы едем вместе с социальной бригадой патронажной службы дома милосердия к людям, которые не могут ухаживать за собой без помощи остальных. В летнюю пору дом милосердия купил кар — такой же, как обычная карета скорой помощи, только написан на нем телефон круглосуточной горячей полосы патронажной службы. В народе этот кар прозвали «хосписным».

Внутри — каталка, дезинфицирующие средства, несколько упаковок СИЗ. Роман Добрецов, соц координатор патронажной службы, ранее работал дальнобойщиком, позднее выстроил теплицу в Поречье и стал с женой разводить болгарский перец на продажу. А в летнюю пору его позвали в патронажную службу: директор дома милосердия Добрецова давно знает. Пока мы едем в поселок Судино, он ведает, как патронажная служба находит одиноких стариков:. Приехали — бабушка лежит на полу, вся скрюченная, грязь, пролежни.

Полтора года назад упала с дивана, с тех пор и лежит, на каком-то тряпье. Ползала на коленках в туалет, а не так издавна окончила передвигаться. Соседи ранее заходили, а на данный момент не хотят. Стены в квартире все исписаны: телефоны, имена, воспоминания.

Бабушка дементная, уже не помнит ничего. Мы ее обезболили, помыли, переодели, пролежни обработали, ногти постригли, перенесли в другую комнату, уложили в кровать. К кровати прикрутили бортик, поставили столик с лекарствами, едой. Памперсы оставили. Соцработник с «Радуги» центр публичного обслуживания Ростовского района «Радуга». Мы к ней ездим через день, соцработник ходит каждый день. У нее даже документов не было — утеряны.

Она потихоньку стала подниматься. Когда приезжаем, повсевременно спасибо говорит. Это, естественно, редкий вариант — обычно мы находим таких людей чрезвычайно поздно. Но ради такового и работаешь. Поселок Судино, заснеженный двор у серой пятиэтажки. В подъезд, в котором живет одинокая Елена Винер, вслед за нами заходят несколько местных жителей и поднимаются на тот же этаж, куда и мы, но идут в квартиру напротив.

Там похороны. Квартира Елены — холодная малая однушка с темным потолком, желтыми обоями, покрытыми копотью, с тяжелым запахом запустения. В комнате засаленный пол, на стенах растет плесень, на кровати испорченный матрас без белья, на подоконнике — картонная икона Богородицы. Хозяйка квартиры живет на кухне — там чище и теплее. Низкая кровать, стол, стул, холодильник — вот и вся мебель.

Незадолго до нас к ней пришла соцработник Татьяна, принесла суп. Елену усадили на стул перед низким столиком, она ест суп ложкой прямо из кастрюли и не может тормознуть. Отвлекается только на кошку, которая входит в кухню. Она плохо слышит, соцработник говорит с ней, наклоняясь к ее уху. Елена родилась в году, выросла в Москве, вышла замуж, работала, вышла на пенсию, а позднее оказалась здесь.

Бабушка окончила ходить три месяца назад, и вся ее жизнедеятельность обеспечивается за счет соцработника и соседей. Когда Елена слегла, соцработник из ростовского районного центра публичного обслуживания «Радуга» позвонила в патронажную служба дома милосердия и попросила о помощи.

Она была в ужасном гигиеническом состоянии. Правда, без пролежней, но они уже начинались. Переодели, покормили, подгузники поменяли. Ей стало легче, говорит: «Помыться-то я повсевременно любила». С тех пор мы взяли ее на патронаж: нередко приезжаем, проверяем сатурацию, давление, все свойства измеряем. Патронажная служба вызвала к Елене домой терапевта, он к ней уже приходил, повелел сдать анализы.

На анализы ее повезут на той же машине, которая нас сюда привезла — другого способа доставить маломобильного человека в поликлинику нет. Она тут пробует вставать, падает, лежит на полу, орет. Ну непревзойденно, нежели орет — мы поднимаемся, перекладываем ее на кровать. А время от времени молча лежит на полу, замерзает. Не так издавна пришли, а она ледяная лежит. Наверное, весь день так провалялась. За спиной Ольги появляются мужчина в надвинутой на глаза шапочке и беременная молодая дама в небольшом платье.

Она никого не помнит уже, не узнает. От ковида погибла. Лежала в Ростове на дону на дону целый месяц под кислородом. Ее, основное, выписали, а у нее сахар подскочил. В Ярославль увезли некоторый анализ брать, там и погибла. Ну так что, заберете баб Лену нашу?

У нее ноги поломаны, срослись неправильно. Она ранее на коленях ползала, а на данный момент уже и на коленях не может. А я знаю, что она боится! За квартиру — что заберут. Она же в Москве жила с мужем, работа была не нехорошая. Лет 25 назад у их там черные риэлторы забрали жилье, а их сюда отселили. Она сама мне говорила, у их две квартиры было в Москве, одна прямо в центре, у Кремля, й этаж. Там мафия своя, столичная, мы в это не лезем. Я в этом доме всю жизнь живу, так на моей памяти в данной для нас квартире они уже третьи, кого отселили из Москвы.

Одни погибают, других вселяют. На данный момент бабушка доживает. Муж-то ее недолго тут пожил, умер. Его хоронило правительство, под номером лежит на кладбище. Она его не хоронила — средств не было. За кошками твоими присмотрим. Ты Барсика, для что так откормила?

Ей Татьяна еды принесет, а она половину котам своим кидает,— разъясняет она Роману. Вот Татьяна придет пожрать им даст,— она кивает на соцработника,— а то и я заберу их к для себя. Там телек, полечишься и назад. Ты у нас тут костры жечь начала, голова у тебя болела. Так тебя в психушку и забрали. А я тебя забирала оттуда. Так я и в этот раз приеду. Куда ты столько, плохо для тебя будет. Она у меня на каждодневном обслуживании. Ее оставлять нельзя. Покормила, посуду мою, позднее ее подмываю, памперс меняю.

Помогаю ей сесть, ухожу. А ложится она сама. Ну а как? Я с ней не могу долго. У меня 10 человек на обслуживании. Необходимо всех успеть обойти. Они квартирные. Два идут за 1-го, потому что живут не в деревне, дров наколоть или воды натаскать не необходимо.

В летнюю пору еду на велике, в зимнюю пору — пешком. Так что весь день бегаешь. А куда деваться — я же заинтересована зарплату получать. При центре публичного обслуживания «Радуга» в Ростове на дону на дону есть отделение постоянного проживания для одиноких пожилых людей, которым тяжело себя обслуживать, но берут туда только тех, кто может без помощи остальных передвигаться. В районные дома сестринского ухода лежачих тоже не берут, потому что там нет ухаживающего персонала.

Вот и бьем тревогу. Я-то отлично, я свои обязанности знаю и выполняю. Я пришла, все сделала, но нежели два выходных впереди, то я не прихожу. Непревзойденно, что соседи есть, присмотрят. В январе были праздники 10 дней, так я из их четыре дня к ней ходила. Но я просто не уехала никуда. А нежели бы уехала, так не знаю, кто бы к ней ходил. Три месяца назад, когда к Елене в 1-ый раз приехала патронажная служба, в квартире стоял запах кошачьих экскрементов и немытого тела, было холодно, обе кошки лежали на груди у хозяйки и грели ее.

Здесь мое место. Я ему дала слово. Полечат твои ноги, возьмут анализы, поделают уколы, капельницы. Здесь такой возможности нет. Ну приедет наш Чистов терапевт. Больше он ничего не даст. Давай поедем, ненадолго? Тебя там никто не оставит надолго. Она же не хоронила жена, не провожала его.

Она не знает, где он похоронен. Да и место там рядом с ним уже занято. Вот непревзойденно, что патронажная приезжает: давление померяют, посмотрят на ее состояние. Напротив тебя, Шура, помнишь? Хоронить идем. А позднее к для тебя зайду.

Куда мне переезжать? Меня уже кладбище ждет!

Чувак, давно как узнать когда поспела конопля мне